Вячеслав Шалыгин - Бессмертие наемника [сборник]

— «В остром копье у меня замешан мой хлеб. И в копье же из-под Исмара вино. Пью, опершись на копье!»

Я эффектно поднял бокал с виски и задрал подбородок:

— Как звучит?

— Ты не разбавил свой напиток содовой? — насмешливо поинтересовалась Алена.

— Женщина! Неужели ты не понимаешь, сколько глубинного смысла вложено в это ямбическое двустишье?! — Я слегка возмутился в связи с ее пренебрежительной реакцией.

— Эй, любитель поэзии, попрошу вас не выражаться в присутствии дам! — Алена выпрямила спину и разыграла секундную сценку: «Обиженный синий чулок».

— Здесь дамы? — паясничая ей в унисон, я поправил несуществующий галстук и оглянулся.

— Да я это, я, балбес! — Алена хлопнула меня по плечу и громко рассмеялась.

Она смеялась часто, и мне это чертовски нравилось.

— И что же такого «глубинного» в этом стишке? — спросила Алена и окончательно отвлеклась от телевизора. — Хотя подожди, я попробую догадаться… Кто его написал?

— Древнегреческий поэт Архилох. Жил то ли в седьмом, то ли в восьмом веке до нашей эры. Но главное заключается не в том, что он настолько актуален и по сей день или является родоначальником простого и доступного размера, именуемого ямбом. Меня поразило другое. Будучи непревзойденным поэтом, он всю свою жизнь провел в набегах. Служил наемником. Драки и попойки, пьяные скандалы… Его сатира насквозь пропитана самым отвратительным ядом… Он мстителен и жесток, груб и задирист…

— А мне кажется, что это нормально, — возразила Алена. — Все поэты скандалисты.

— Я бы не стал так обобщать.

— Ну, тогда — наиболее выдающиеся.

— Ты не поняла. Я говорю не о том, что вечно ищущие истину стихотворцы чаще всего находят вдохновение ее поисков в вине… Впрочем, если ты прочтешь его стихи, то все поймешь и без пояснений.

— Что можно понять из подборки обрывочных строк почти трехтысячелетней давности? Нет уж, юноша, объясняй «на пальцах».

— Жизнь Архилоха — вечная борьба, в первую очередь с самим собой. Он умен от бога, и ему тесно в рамках мира, не дающего его интеллекту заработать на полную мощность. Он пытается опередить свое время, но вязнет в нем, и этот конфликт между потенциалом человека и потребностями общества принимает чудовищные и нелепые формы, а поскольку Архилох примитивен, но предельно искренен — он элементарно злится. Творческим людям зачастую присуща серьезная неуравновешенность.

— А я что говорила?

— Но многие ли из них становятся наемниками? Не защищают Родину в тяжелый час, а зарабатывают деньги «копьем»? Стихи Архилоха гениальны, и мне совершенно непонятно: как он совместил в себе жестокость наемника и утонченность поэта?! «Я — служитель царя Эниалия, мощного бога. Также и сладостный дар муз хорошо мне знаком». Разве не сильно сказано?!

Я снова раскрыл книгу и повернул ее так, чтобы Алена видела текст.

— Если внимательно прочитать все, что здесь написано, то можно составить практически полную картину его жизни. По крайней мере — зрелых лет. Стоит лишь правильно расположить стихи. Вот он пирует, вот — любит, вот — сражается, отдыхает от боев, хоронит погибших товарищей, скорбит по ним и подбадривает стихами выживших. Он наносит врагам смертельные раны и получает ранения сам… Вся его жизнь здесь, как на ладони…

— Так и должно быть, — Алена пожала плечиками. — Иначе зачем писать?

— Серьезный вопрос, — я задумался.

Она внимательно посмотрела на меня и, положив руку мне на колено, спросила:

— Уж не собираешься ли ты завести себе еще одно хобби?

— Нет, мне хватает бумаготворчества и в лаборатории, — я усмехнулся и махнул рукой, — но все-таки эта подборка стихов меня забавляет…

— Послушай, «профессор», если ты вдруг все-таки решишь выкроить время для написания книги о роли древнегреческой поэзии в современном мире, пусть она не будет скучным исследованием. Хорошо?

— Архилох страстно любил Необулу, дочь богача. Тот сначала обещал поэту, что выдаст за него красавицу, но потом передумал. Несостоявшийся жених, сама понимаешь, рассвирепел и высказал в стихах все, что думал о папаше, дочке и всех их родственниках. Позже появилась даже красивая легенда о том, как измученная издевательскими ямбами девушка покончила с собой…

— Вот это достойно — любовный роман в античных декорациях, — восхищенно сказала Алена. — Только куда тебе… Ты же серьезный, страшно занятый физик-исследователь. К тому же совершенно не умеющий соединять слова даже в короткие предложения…

— Напиши ты, — предложил я и рассмеялся.

— Нет, я предпочитаю романы наяву…

— Тогда не обессудь. Когда-то я увлекался созданием бессмертных сценариев к студенческим капустникам и агитбригадам. Возможно, что-то в душе еще теплится…

— Только чтобы «с любовью»! — потребовала Алена.

— Обещаю! — Я клятвенно приложил руку к груди и поклонился.

Я еще долго грел в руке почти пустой стакан, мысленно размещая стихи в каком-то неизвестном науке порядке. Я был очень близок к истине. Строки действительно складывались в подобие истории о нескольких днях из жизни наемника. Оставалось домыслить детали. Идея с книгой нравилась мне все больше. Неважно, кто прочтет ее, кроме Алены и меня. Дело было скорее в реализации необычного для меня проекта. В процессе написания, а не в конечном результате. Разрядке и отдыхе, который, как известно, хорош только при условии полного отключения от основной деятельности… Решено!

Алена уже спала, когда я положил перед собой сборник античных стихов и отстучал на клавиатуре компьютера первый эпиграф.

Главк, ты видишь: глубь морская

всколыхнулась от волны

И нависли грозно тучи

над Гирейскою скалой.

То — знак бури! Страх на сердце:

мы застигнуты врасплох.